32. Смирение — основа всего
Современный вид кельи свт. Феофана
Чем выше восходил свт. Феофан в своем стремлении к Богу, тем более он смирялся. «Смирение — основа всего»,— учил Затворник Вышенский, а о себе одному из восхвалявших его от чистого сердца написал: «Хуже меня не было еще архиерея на всем свете и во все времена». При этом никто и никогда не слышал от него слов осуждения, какие бы грехи кто ни совершал.
Не желал он слушать и пересудов о жизни ближних. Однажды один инок по своей духовной нужде пришел к Преосвященному Феофану. Увидев его особенно ласковым и веселым, инок осмелился сообщить одну «невинную» новость из жизни братии обители.
Святой вдруг закрыл глаза, сидел как бы погруженный в молитву и ни слова не проронил в ответ на новость. Прошло несколько минут, опомнился инок, что погрешил. Тогда Владыка открыл очи и начал разговор, но, по обычаю, о едином на потребу (см. к. 10; 41, 42): о спасении души, о немощах наших, как жить и благоугождать Богу
Он искренне считал себя последним грешником, ставя других выше себя: «Мне вообще приходит мысль, что люди являются не совсем хорошими так — невзначай, а на деле они хороши. Потому лучше и вернее всех считать святыми. Последнее можно предпочесть суду даже верному».
К концу земного пути Владыка «сделался младенчески невинным. Иногда иноки, имевшие доступ к нему, замечали в нем особенную радость, мир и любовь». Желая облечься в великий ангельский чин, он своими руками сшил себе схиму. Но вскоре Господь призвал Своего угодника в Небесные обители.
33. Наедине с Богом
Гробница
свт. Феофана в Казанском соборе
Вышенской пустыни.
Вышенский Затворник не принадлежал к числу тех, кто советует пренебрегать земными средствами врачевания Напряженные писательские труды привели к катаракте правого глаза, и он дважды тайно выезжал к врачам (в 1878 г. — в Тамбов, а в 1879 г. — в Москву). Летом 1888 г. глаз полностью ослеп. Тем не менее, подвижник «и последние пять лет продолжал неустанно работать одним глазом, не покладая рук до самой смерти», хотя писал уже не более трех часов в день.
В 1893 г. отошел ко Господу епископ Виталий (Иосифов) — архиерей, посетивший свт. Феофана в его уединении. Узнав об этом, святитель благословил игумена Аркадия, отправлявшегося по делам в Тамбов, съездить в Свято-Пантелеимоновский скит Тамбовских архиереев на хуторе Трех Лощин, чтобы отслужить там заупокойную Литургию по почившему Владыке.
«А когда я умру, помолись там же и за меня»,— прибавил святой. Взволнованный о. Аркадий сказал: «Я молюсь Богу, чтобы мне умереть раньше Вас». «Ну, этого не будет, я скоро умру»,— услышал он в ответ.
К этому времени у великого молитвенника обострилась давняя болезнь ног, его часто мучили судороги.
Вскоре настала зима. С приближением праздника Богоявления Господня свт. Феофан стал ощущать, что силы его уходят. Восемнадцатого января он попросил своего келейника о. Евлампия помочь ему пройтись. Утром следующего дня, когда настал престольный праздник его домового храма — Богоявление, он отслужил Божественную Литургию. Но, когда настало время обеда, долго не давал условного знака. Взволнованный этим келейник заглянул в рабочий кабинет и увидел, что святитель сидит за столом и что-то пишет.
Через полчаса Владыка подал условный знак, однако за обедом съел лишь половину обычной порции. Не слыша стука к вечернему чаю, о. Евлампий снова заглянул в келью свт. Феофана.
Он увидел его лежащим на постели и подумал сначала, что тот прилег отдохнуть. Но сердце подсказало ему иное. Подойдя ближе, инок обнаружил, что святой почил. Левая рука его лежала на груди, правая была сложена как для архиерейского благословения.
«Как бабочки красивые, прежде чем вылетят на воздух, бывают закрыты в клубочках, некрасивых на вид, так внутренний наш человек зреет, несмотря на грубую оболочку плоти и неблаговидную обстановку внешнюю. Придет срок — сбросит он свою плоть дебелую, исторгнется из уз внешних, в коих держит его течение жизни сей, и воспарит к Богу, в хор Ангелов и святых, чтобы вечно в веселии и радовании пребыть там до будущего всеобщего воскресения, когда начнется полное нескончаемое блаженство»,— размышлял о мирной христианской кончине свт. Феофан. Возлюбив монашеское уединение, он умер наедине с Богом, Которому посвятил всю свою жизнь. При облачении в архиерейские одежды на его лице явно для всех просияла улыбка.
Когда колокол Вышенского монастыря возвестил о случившемся, в обитель начали стекаться потоки людей. Ко дню погребения их число достигло нескольких десятков тысяч. Иные, несмотря на крещенскую стужу, шли по двести верст, чтобы поклониться великому учителю христианской жизни и испросить его молитв у Престола Божия. [6] «Три дня стояло тело в домовой церкви и три дня в монастырском соборе, и тление не коснулось его: почивший имел вид спокойно спящего человека».
Для совершения чина погребения прибыл епископ Тамбовский и Шацкий Иероним (Экземплярский). Богослужение было необычайно торжественным. Владыке Иерониму сослужили более пятидесяти священников, собор не смог вместить всех молящихся.
Трогательным было прощание. Особенно поразило всех то, как тяжело переживал эту кончину настоятель Вышенской пустыни. «Архимандрит Аркадий, много видевший и переживший на своем веку, был настолько потрясен мыслью о разлуке со святителем, что при прощании, в буквальном смысле, трудно было оторвать его от дорогого праха. В глубокой сердечной муке припав ко гробу, он как бы не хотел расстаться с ним. Подобный внешний факт ярко свидетельствует о том необычайном нравственном воздействии, какое производил почивший Владыка на всех, соприкасавшихся с его личностью.
Келейник отец Евлампий, проведший с ним целую жизнь, не смог прожить без него и краткого времени. Со дня блаженной кончины святителя он глубоко заскорбел, не принимал пищи, лишился сна, а через две недели его не стало».
Гроб с телом святого крестным ходом трижды обнесли вокруг Казанского собора и погребли в его правом, Владимирском приделе. На этом месте о. Аркадий воздвиг великолепное надгробие из белого мрамора с изображением трех главных книг русского духовного светоча: «Добротолюбия», «Толкования апостольских посланий» и «Начертания христианского нравоучения».
Прп. Варсонофий Оптинский откликнулся на оставление Вышенским подвижником земной юдоли такими стихами:
В великий светлый день Богоявленья
Призвал Господь избранного раба
В Небесные и вечные селенья;
Исполнил он свое предназначенье;
Окончилась великая борьба!
Покорный Высшему Небесному веленью,
Он на стезю безмолвия вступил И подвиг свой великий довершил, Исполненный глубокого значенья.
В наш буйный век духовного растленья Воочию он миру показал,
Что в людях не погибли высшие стремленья, И не померк в их сердце идеал.
Незримый никому, в безмолвии глубоком, Наедине с собой и с Богом проводил Он время; Церкви же Христовой он светил Учением святым и разумом высоким.
На Божий мир, на все его явленья Взирая с внутренней, духовной стороны, Стремился он постигнуть глубины Их тайного и чудного значенья.
Убогой скудости, смиренной простоты Являло вид его уединенье.
На всем — следы сурового лишенья,
И нет предметов в ней тщеславной суеты.
Лишь всюду видны груды книг —
Отцов Святых великие творенья,
Что будят в нас небесные стремленья, Освобождая дух от чувственных вериг.
Глубоких дум в них видно отраженье; Изображены в них светлые черты Иной — не гибнущей и вечной красоты; Исполнены они святого вдохновенья…
Потомству он оставил в назиданье Свои творения — великие труды,
Ума бесстрастного высокие созданья И дивных подвигов духовные плоды.
Одним они проникнуты стремленьем: Исполнить света жизненный наш путь И ревности святой огонь вдохнуть В нас, обессиленных страстями и сомненьем
И многие сыны сомненья и печали,
Чья жизнь была бесплодна и пуста,
Прочли те чудные и светлые скрижали,
Что познавать учили Бога и Христа,
И, полны радости, глаголам их внимали;
В них чувства новые тогда затрепетали.
И многие из них пошли иным путем;
И, свергнув путы лжи и обольщенья,
Что овладели их и сердцем, и умом,
И благодатного исполнясь просвещенья,
В смирении поверглись пред Христом.
И, полные надежд и радости великой, Прославили Зиждителя Творца,
Что их извел из сей неволи дикой,
Где тьма духовная и мука без конца*.
